Бидермейер — скорее состояние души, чем художественный стиль, — занимает место между трезвостью неоклассицизма и викторианской сентиментальностью и является гимном процветающей и веселящейся немногочисленной верхушке средней буржуазии, в большинстве своем находившейся под влиянием протестантской и трансальпийской культуры, которая господствовала в эпоху между Венским конгрессом 1815 года, положившим начало постнаполеоновскому консерватизму, и европейскими революциями 1848 года. Своим эксцентричным названием это стилевое направление обязано вымышленному поэту-сатирику Вильгельму Готлибу Бидермейеру, литературному псевдониму двух писателей, ставшему персонифицированным выражением филистерского духа эпохи. Стихотворения под этим псевдонимом публиковались в 1850-х годах в мюнхенском сатирическом журнале.
Эти стихотворные мистификации — ностальгические, рутинерские и примитивные — пронизаны острой тоской по старым добрым временам, на смену которым пришли убожество и жадность капитализма и индустриального прогресса.
Только в конце XIX века эта тонкая стилизация стала символизировать немецкий, австрийский и скандинавский культурный шаблон.
Бидермейер в живописи — это прославление патриархального уюта и покоя с редкими вкраплениями элементов роскоши и полным отсутствием тяги к наслаждению; бидермейер и обнаженное тело — вещи абсолютно несовместимые. Полотна, воспевающие изящные манеры и развлечения или рациональное наслаждение одиночеством, восхищают тщательно декорированными, теплыми интерьерами, практичными, милыми платьями и нормальным обществом, не бедствующим, но и не претендующим на экстравагантность. В 1818 году, когда стиль бидермейер достиг своего апогея, Карл Маркс был еще удачливым молодым еврейским журналистом в Трире, вы бравшим темой своей диссертации классический материализм — квинтэссенцию бидермейера.
Бидермейер возвращает нас к стилистической образности Германии XVII века, он прославляет радости семейного очага, но избегает изображения борделей и сцен насилия. Если искать аналогии бидермейеру в искусстве и мировоззрении других стран, то ближе всех к нему окажутся бесчисленные, слегка подкрашенные литографии Издательского дома Карье и Айвс, выпускавшиеся в середине века и представлявшие собой коллективный портрет скромно обаятельной и довольной собой буржуазии. Не подлежит сомнению, что большинство этих гравюр выполнено художниками, обучавшимися у германских живописцев.
После поражения Наполеона и реставрации свергнутого им режима буржуазные стандарты продолжали доминировать в Европе, и даже монархии вынуждены были считаться с этим. Аристократия предпочитала быть осторожной и осмотрительной в своих словах и поступках, в том числе, когда речь шла о чем-то неприемлемом и оскорбительном с точки зрения моральных критериев средней буржуазии — распутстве, азартных играх и содомии.
Европейское сообщество смогло очень немного сделать для того, чтобы запечатлеть ускользающую натуру нового, более разумного и все еще привлекательного образа жизни. И вскоре единственным, что осталось от резонирующего затишья перед новыми штормами германских революций 1840-х годов, оказались художники, объединенные общим удивительным названием — бидермейер.
Эразм Энгерт, реставратор, пожалованный в аристократы и получивший должность директора художественной коллекции венского Бельведера, был одновременно великолепным живописцем, о чем свидетельствует Венский дворик. В увитой виноградом беседке, почти незаметной среди окружающих ее подсолнухов, молодая женщина вяжет чулки, ухитряясь читать при этом Библию. Подобный прием — сочетание повседневности с тягой к духовности — был применен в уже упоминавшемся выше портрете идеальной жены лидера австрийских живописцев Франца Пфорра.
Робким сочетанием античной позы со скандинавской физиогномикой отмечен портрет жены художника с сыном работы Филиппа Отто Рунге. Тонкие волосы женщины стянуты в узел наподобие прически мифологической Психеи, платье отдаленно напоминает классическое одеяние; подобные навязчивые, патетические апелляции к античности мало что прибавляют этой решительной женщине, изображенной ее мужем с трогательной непосредственностью. В портрете, созданном Рунге по образу Мадонны, эстетика христианских ценностей превалирует над эстетикой винкельманновской Греции. Маленький сын художника сжимает в своей руке плод так же, как сжимал его Младенец Иисус на многочисленных полотнах. Этот гамбургский художник, своего рода немецкий Уильям Блейк, почитается как один из национальных кумиров за его лирический, искренний утопизм.
Большая часть великолепных видов Берлина начала XIX века была утрачена во время Второй мировой войны, но лучший из оставшихся принадлежит кисти Людвига Деппе, секретаря по профессии, известного только по двум подписанным картинам (1820). Предполагают, что его Дома в Мильрасе созданы с использованием камеры-обскуры.
Многие из основателей фотографии были художниками бидермейеровского периода и пытались с помощью физических законов преломления света найти кратчайший путь к постижению секретов живописного изображения. Часто этих художников привлекали при изготовлении оптических топографических панорам, известных как диорамы. Среди лучших из них — диорама, до сих пор сохранившаяся в Берлине и выполненная Эдуардом Гертнером в 1843 году для прусского короля Фридриха Вильгельма IV в верхней части церкви Фридрихсвердер, построенной Шинкелем. В качестве некоторых персонажей диорамы художник изобразил себя и свою семью. Подобной же оптической иллюзией, вызванной применением сценического эффекта неожиданных контрастов, обладает полотно Гертнера Лестница в Королевском дворце в Берлине, написанное в 1828 году. Марширующие в отдалении гвардейцы и служанка с маленькой девочкой изображены на переднем плане дворца в стиле барокко, украшенного великолепными скульптурами Андреаса Шлютера (разрушен во время Второй мировой войны).
Архитектурный бум в Берлине отображен в картине Гертнера Кёнигсбрюкке и Королевская колоннада; напоминающие театр павильоны еще находятся в лесах, готовясь стать персонажами новой урбанистической драмы, в которой городу отведена роль соперника Парижа и Рима. Тем не менее Берлин, столица вечно могущественной Пруссии, подобно Парижу и Лондону еще не утратил некоторой интимности и простоты. На одном из самых старых видов Берлина, картине Гертнера Клостерштрассе, изображен старейший берлинский квартал с магазинами XVIII века и кривыми улочками; рисунок и цвет выдержаны в традиционной голландской манере.
Новый Берлин с конной статуей Фридриха Великого работы Христиана Даниэля Рауха (1851), поставленной перед западным фасадом бывшего дворца принца Генриха по соседству с таможней, изображен на картине Гертнера Улица Унтер-ден-Линден. Еще одним свидетельством столичного великолепия является полотно Франца Крюгера Парад на площади Оперы, написанное в 1829 году. Копия картины вместе с одной из гертнеровских панорам была послана дочери короля царице Александре и ее супругу Николаю I. Они пригласили Гертнера в Россию, где он написал много пейзажей.
Художники эпохи бидермейера умели передавать динамику, хотя статичность больше соответствовала их душевному складу, о чем свидетельствует картина Всадники на Тегернзее Вильгельма Кобеля. Всадники кажутся застывшими, а их лошади такими же неподвижными, как и их деревянные собратья, вырезанные для карусели. Это впечатление вызвано не столько позой всадников, сколько невозможностью ее нарушить.
Столь же совершенной завершенностью, как и любая конная группа того периода, отличается полотно Крюгера Два кирасира из полка царя Николая I, хотя низко нависшие облака ближе к стилистике романтизма, чем бидермейера.
Картина Иоганна Эрдмана Хуммеля Гранитная чаша в Люстгартен, созданная в 1831 году, почти насильно фокусирует ваше внимание на процессе сборки и установки большой гранитной чаши; это типичный образец старательного следования канонам передачи перспективы, принятым в то время. Можно предположить, что Хуммель был специалистом в области оптики и перспективы. Возникает вопрос: почему же такое, чуть ли не чопорное, искусство скорее привлекало, чем отвращало? Секрет притягательности бидермейера кроется прежде всего в его целомудренности и наивности.
Подобно любому «провинциальному» стилю бидермейер еще долго удерживался на периферии, вдали от столиц живописи, в частности в Скандинавии, где в конце века напомнил о себе картиной Вильгельма Хаммершоя Солнечная комната. Почти неоегипетская монументальность резко контрастирует с заливающим всю комнату светом и абстрактной элегантностью четырех картин на стене.
Карл Шпицвег, мастер одновременно волшебных сказок, сентиментально-повествовательных и юмористических сюжетов, стал в Германии одним из самых популярных живописцев. Его Бедный поэт, похищенный недавно из Берлинских государственных музеев, пользовался у горожан такой же любовью, как и работы Дюрера. Подчас Шпицвег мог изменить своему иллюстративному стилю в угоду более непринужденной манере выражения. Самым ярким примером этого служит эскиз Бумажный змей, по свежести света, времени суток и передаче характера движения приближающийся к манере Констебла и импрессионистов.
Текст: Колин Эйслер
Перевод: О. Дробот, Н. Фальковская
Больше историй и изображений великих картин в самом высоком разрешении — в альбомах серии «Великие музеи мира»
