Андре-Марк Делок-Фурко
Недавно мы встретились с Андре-Марком Делок-Фурко, внуком знаменитого русского коллекционера Сергея Щукина.
Андре-Марк подписал книги, «Сага о Щукиных. Собиратели шедевров», бестселлера, написанного биографом Щукина Наталией Семеновой, подругой семьи и нашим давно любимым автором.
Руководитель проектов издательства «Слово» Карина Ерицян расспросила Делок-Фурко о жизни «до Щукина», о работе и дружбе с Наталией Семеновой, о грядущей в Пушкинском музее выставке «Неизвестный Щукин» и о мечтах на будущее.
*Мы предпочли сохранить стилистику речи героя интервью
К. Е.: Здравствуйте, Андре-Марк! Спасибо, что нашли время на интервью. Я подготовила несколько вопросов, чтобы мы поговорили не только про Вашего деда, но и про Вас. Расскажите, пожалуйста, о себе: где учились, кто Вы по профессии, какой путь проделали, прежде чем прийти к активной работе над коллекцией Вашего деда.
А.-М.: Меня воспитали мама и, конечно же, бабушка, вдова Сергея Ивановича, который скончался в 1936 году. Я провел свое детство в квартире Сергея Ивановича в Париже, которую продали в 1955 году. Я был воспитан совершенно в атмосфере щукинской семьи, моя бабушка ничего не переменила в оригинальной обстановке. Все оставалось так, как будто Щукин еще жив. Только родные никогда не говорили о его коллекции, как будто это было табу.
У бабушки не было художественного образования, но она была опытной хорошей пианисткой. Она работала учительницей по фортепьяно в Консерватории, когда встретила Сергея Ивановича. Бабушка и мне давала уроки, но у меня совсем нет музыкального слуха и каждое занятие давалось с трудом. Я был отречен от искусства, совсем. Детство мое прошло в трудные времена послевоенной Франции. Но хотя бы мы не бедствовали, так как у бабушки остались накопления от дедовского искусства.
Когда я подрос, то должен был найти себе место во французском обществе. Во Франции, если ты не обладаешь богатством, нужно либо заниматься бизнесом, либо поступать на какую-то государственную службу. Я сильно интересовался политикой, историей. Отец был заместителем начальника французского КГБ, он был из «главных врагов Советского Союза», шпион. Все это подтолкнуло меня к государственной службе. Я поступил в очень престижную академию администрации, называется ENA . Почти все премьер-министры и министры Франции являлись выпускниками ENA, это было прямым путем в государственную службу. Поступил я туда в 1967 году. Стать министром – вот была моя судьба. Но были и щукинские семейные влияния. Жизнь – это судьба и исторические влияния.
Портрет С. И. Щукина работы Д. Мельникова (1914)
Стать министром – вот была моя судьба. Но были и щукинские семейные влияния
В это время (1967–1969 годы) во Франции и во всем мире был очень бурный период. Волнения в латинском квартале, где находилась академия, пришлись на это время. Университеты были сконцентрированы там. И студенты, соответственно, были в Латинском квартале, вся эта молодежная тусовка. Студенческое восстание подавили, но вся эта безумная культура осталась. Потом были выступления против вьетнамской войны, которую вели США, очень активные политические движения, новые субкультуры, длинные волосы, все было очень пестрым, свободные отношения между мужчинами и женщинами. Это было очень интересное время. Я поступил на работу в довольно строгую французскую администрацию. Я, конечно, шучу, но люблю рассказывать, что одной из последних подписей президента Де Голля была подпись в декрете о моем поступлении на государственную службу. Я был чиновником финансового департамента, самого тогда престижного.
Советский Союз тогда был для нас огромным черным пятном на земле, чужой зоной. Я не забывал о своем русском происхождении, и даже если «терял язык», то читал и писал по-русски абсолютно свободно. Я веселился, наслаждался жизнью: вокруг культурная революция, хиппи, тусовки…
В то же время у меня был этот мой очень высокий официальный чин во французском мире. А затем, в 1974 году, я получил новую должность и стал специальным советником при генеральном директоре Управления кино.
К. Е.: Это была государственная должность?
А.-М.: Совершенно. Во Франции тогда для всего была своя служба. Интересуешься рыболовством? Пожалуйста, есть Делегация морских рыболовов. Была такая толстая зеленая книжка, называлась она «Административный справочник». И на любую отрасль там есть администрация – рыболовля, бумажное производство. И для кино. Во Франции был Национальный центр кино, очень крупное учреждение. Кино было в государственных руках, очень похоже на Госкино, как в Советском Союзе. Вообще эта модель как в Союзе, когда государство участвует во всех сферах человеческой жизни, во Франции была наполовину – часть отраслей в частном секторе, часть в государственном.
И вот мне 30 лет, я развелся со своей первой женой, у меня была подруга, тоже любительница кино, актриса. В 30 лет быть помощником главного директора Госкино во Франции 1974 года – это абсолютный кайф. Французское кино – хорошее, а престиж государства, которое дает на него деньги, – огромный. Тебя везде приглашают, ты ходишь по ковровой дорожке Каннского фестиваля, тусовка каждый вечер. Так получилось, что совершенно бессознательно я воплотил все мечты своего детства. Плюс — это, конечно же, очень интересная работа.
В 30 лет быть помощником главного директора Госкино во Франции 1974 года – это абсолютный кайф
Затем я возглавил легендарную Французскую синематеку. Была такая фигура -- Анри Ланглуа, знаменитый киношник, который придумал концепцию Синематики. Он умер в 1977 году. Эта Синематека была совершенно гениальной идеей и полным абсолютным бардаком одновременно. Находилась она во дворце Шайо напротив Эйфелевой башни.
Анри Ланглуа
И вот я получил самую завидную должность. Нужно было вести ретроспективы и прочее. Но я сделал много ошибок. Я был просто ребенком в костюме взрослого. А Французская синематека – довольно маленькое предприятие, в котором происходили свои подковерные игры. С виду это тусовки и веселье, а внутри отношения, как у Палестины и Израиля. В конце концов я ушел в отставку в очень непростой период жизни страны, когда после 23 лет власти консерваторов пришли левые, президентом был выбран Миттеран. Целое поколение было отстранено от должностей. И новое поколение пришло, и я был его частью, там было много моих друзей. Я еще до руководства Миттерана был тайным советником по кино будущего министра культуры Жака Ланга (министр культуры Франции с 1981—1986 и с 1988—1993).
И после моей элегантной отставки из Синематеки выходит, что чиновники увидели, что неправильно было бы такого близкого министру человека не взять в новую команду «культурных чиновников». И меня назначили директором по пиару и коммуникациям министерства культуры при кабинете министров. Но в то же время, хоть и робко и подсознательно, но щукинские корни как будто мне что-то нашептывали. Основатель Синематеки Анри Ланглуа был эдакий Щукин от кино: его собрания и то, что он делал, были очень похожи на деда. Помимо собрания фильмов был и Музей кино, который он основал, самый главный музей французского кино. И в новой должности я занимался уже не только кино, но и полным спектром разных культурных вещей. Это были замечательные несколько лет, поскольку я фактически был «за рулем» французской культуры.
Щукинские корни как будто мне что-то нашептывали…
Однажды мы были на заседании министров культуры Европейского союза в Люксембурге. На тот момент министром культуры Греции была Мелина Меркури, она же была звездой кино. Ее супругом был Жюль Дассен – выдающийся актер и режиссер французского происхождения. И она сказала на той встрече мне: «Вы работаете на французского министра культуры, а он – министр культуры мира». Это было начало мира коммуникаций, приходило понимание, что это все целая наука. Случился этот переход к осознанию, что политика – это реклама, а политик – это бренд, который можно продавать. А я был одним из колесиков этой новой машины. И мы из Жака Ланга сделали звезду. Встреча Жака Ланга с Папой Римским – это тоже мы организовали. Все это было интересно, были эмоциональные моменты. К примеру, моя встреча с принцем Чарльзом в Лондоне.
После 1993 года пришла новая, консервативная власть. И несмотря на то, что Миттеран был президентом, он был лишен большого количества возможностей, потому что премьер-министр был назначен с другой сторон. И это значит, что меняются министры, приходят новые из консервативной партии и меняются их кабинеты. Но я вполне неплохо вышел из этой ситуации. Это непростая работа. Ты встаешь в 7 утра, возвращаешься в 10-11 ночи, и это, не учитывая всевозможные тусовки. А как начальник коммуникации я должен был быть везде. И тогда министр, еще до своего ухода, меня назначил генеральным директором Национального центра книги и чтения, и я им руководил 4,5 года. Так я променял власть на книжное ремесло.
К. Е.: В каком году это было?
А.-М.: С 1990 до 1994-го. Конечно, это была совершенно другая тусовка, Ваша, Вам знакомая. Она не такая яркая, как мир кино. Но это тоже интересно. Я всегда был большой любитель книг, как мой дед. И если наша семья отошла от живописи и искусства, то книги были всегда с нами. У деда была огромная библиотека, я всегда читал классику на русском, на английском, на французском. По работе я пять лет писал министру все его выступления, благодаря начитанности я оказался подготовлен. Книги, литература во Франции были очень престижной сферой, в которой происходило много преобразований. Национальный центр книги и чтения располагался в уютном особняке рядом с Музеем Орсе. Элегантный маленький особняк, построенный в 1725 году. Можно сказать, что это был Дом книги с современным дизайном, модный. Это был почти как особняк Щукина в Большом Знаменском переулке.
Потом происходили глобальные события, на Западе была «холодная война», Союз был угрозой. Потом распад Советского Союза. Говорили не «Советский Союз», а «особенный враг» в 60–70-е годы. И тут все это пропало. Враг превращается в надежного друга.
Представьте, я – внук Сергея Ивановича Щукина. Сомнительно говорю по-русски. Этот мой русский с ошибками и акцентом, но все-таки уже развитый, – это тот, которому я научился последние 30 лет. Когда я в первый раз приехал в Россию, было сложно говорить бегло, но я хорошо понимал, отлично читал.
Андре-Марк в Эрмитаже, 2022 г.
И вот случился распад СССР, а что с будет литературой? Это не пустяк. Французской литературы не было в доступе в Союзе. Так же, как и во Франции, в Союзе литературная деятельность была престижной. И вот ты в Перестройку приезжаешь литературным начальником из Парижа и перед тобой открываются все двери. Имя Щукина было неизвестно в России, но все культурные люди его знали. Благодаря моей должности у меня были все возможности, нужно было устроить кооперацию в литературной сфере между Францией и новой Россией. Посольство давило, МИД давил.
К. Е.: То есть это было на государственном уровне? Это было некое задание – установить связь между Россией и Францией в сфере литературы?
А.-М.: Естественно. Сложная экономическая ситуация, а у нас была традиция поддержки авторов. Была даже цель оказать финансовую поддержку российской культуре. Я, например, поддерживал покупку книг, особенно западных, научных, в российские библиотеки, университеты. Скажем так, благодаря вот этой традиции поддержки у меня было много денег для этого. И все в Париже приходили в мой кабинет, он был очень симпатичный, XVIII века. Я помню приходил директор агентства ТАСС, директор Госфильмофонда, директор Национальной библиотеки и так далее. Но хочу добавить, что у нас был не только вот такой симпатичный особняк, но и ресторанчик. Он назывался «Литературное кафе», он был закрытый, во дворе особняка, в конюшне был этот ресторан, с террасой. Это было очень красиво, устраивали ужины со свечами, как будто и не Париж. И вот там поначалу было очень много русских деятелей, ведь теперь для выезда не нужны были разрешения. У командированных не было, конечно, денег, рубль был деревянный, у государства не было тоже средств. Многие никогда в Европе не были, и это был постоянный поток интеллигентных людей. И все они питались у меня, на меня, скажем так, давили, чтобы я был как можно более гостеприимный. Вот так «Литературное кафе» стало русским и стала возникать «щукинская» тусовка. И я встретил там огромное количество людей, в том числе Наташу Семенову, вашего выдающегося автора издательства «Слово». И она великий специалист по русским коллекционерам, особенно самого знаменитого, Сергея Ивановича Щукина.
Потом были сложные времена. Россия переходит в строй западной юридической системы, принимает Конституцию. Коллекция Щукина за последние 80 лет приобрела особенную ценность, поскольку выбор Сергея Ивановича был гениален, в том числе и с точки зрения рынка. Если сравнивать с Морозовыми, в открытии выставки коллекции которых я тоже принимал участие и в Париже и России, то он был более тихий, спокойный, и у него была амбиция построить панораму современного искусства его времени – как французского, так и русского. А Щукин специализировался на французском и западном искусстве, особенно французском, и у него не было этой идеи панорамы, он руководствовался только своими вкусами. Он покупал Матисса и Пикассо в самые лучшие их периоды, это было с 1906 по 1914 год. И вот спустя сотню лет какие художники самые востребованные на рынке? Матисс и Пикассо. А Щукин и его «коллега» Гертруда Стайн поняли это с самого начала.
Коллекция Сергея Ивановича сейчас оценена в 8 млрд долларов.
Коллекция Сергея Ивановича сейчас оценена в 8 млрд долларов. А тогда, в 90-е, это было приблизительно 4-5 млрд долларов. Интересный факт, что по западным законам коллекция принадлежала моей матери – единственной наследнице Сергея Ивановича. Потому что другие его дети умерли, от первого брака. Первый раз Щукин овдовел, и очень печальная была история. От второй жены Надежды Афанасьевны, учительницы музыки, родилась одна дочь, совсем поздно. И вот получилась такая пикантная ситуация, что начальник Государственного французского агентства литературы является сыном законной владелицы наследства, находящегося в музеях России. Но это другая тема, на которую можно говорить два часа, так как там были и судебные разбирательства, скандалы. Моя мать скончалась в 1994 году, довольно скоро после всего этого, и она так и не смогла вернуться в Москву, Петербург и увидеть свою коллекцию.
И вот такая пикантная ситуация, что начальник Государственного французского агентства литературы является сыном законной владелицы наследства, находящегося в музеях России.
Вышло так, что я оказался помощником русской культуры от Франции и наследником Сергея Ивановича. Все двери были открыты. У меня были хорошие отношения с директором Пушкинского музея Ириной Антоновой, до сих пор теплые отношения с Михаилом Борисовичем Пиотровским. Но, с другой стороны, я все же был условный враг России, как говорили в Союзе. Коллекция Сергея Ивановича – это великое наследство и собственность российского народа. В западном законодательстве национализация без компенсации не принята и есть возможность засчитать эту собственность перед судом.
Что делать? Я решил пойти на компромисс, как в пословице: «если не можете победить, то идите на союз». Не было никакого договора, официального выступления, только факты. Я, Андре-Марк, внук Сергея Ивановича Щукина и законный его наследник, не признаю декрет Ленина о национализации коллекции. Российская Федерация признает, естественно, только действия этого декрета. И чтобы выйти из положения, мы будем сотрудничать, чтобы проводить выставки и восстанавливать более активно память о Сергее Ивановиче и Морозовых во всем мире. Я способствовал тому, чтобы Российская Федерация могла без каких-либо проблем одолжить картины за рубежом. И, как вы знаете, вышло все очень успешно. Наступил знаменательный 2012 год – год юбилея Государственного музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, который был торжественно отмечен в Большом театре. Меня пригласила Ирина Антонова. И я встречаю там Пиотровского. Подхожу к нему и говорю: «Вы знаете, у меня есть предложение». (Я не стал говорить, что я влюбился в город Петербург, организация которого очень похожа на Париж.) И вот он ответил, что да, конечно, позвоните, хоть я очень занят, но для Вас всегда найду какой-то слот. И мне было назначено свидание в среду, в начале мая, в кабинете Михаила Борисовича, куда я пошел вместе с женой и Наташей Семеновой. Был чудесный вид на Петропавловскую крепость, медленный закат, самое начало белых ночей. И я объясняю, что пора серьезно заниматься выставкой коллекции Сергея Ивановича. И я предложил сделать выставку в Париже. Это был мой долг перед Сергеем Ивановичем, перед мировой публикой.
Интерьер особняка С. И. Щукина
К. Е.: Андре-Марк, можно ли говорить о том, что распад Советского Союза, когда началась Перестройка, позволил Вам приехать в Россию и сделать впоследствии выставку Сергея Щукина, начать серьезную работу с его наследием?
А.-М.: Конечно. Безусловно, благодаря этим событиям у меня появилась возможность постоянно сюда приезжать, иметь связи на очень высоком уровне. Музейное дело очень развилось, и речь идет не только о Сергее Ивановиче. Было очень сильное развитие в сфере культурных обменов, музейных, между Россией и Западом. Щукинская выставка была проведена первый раз в Париже в 2016 году, до этого еще был ряд выставок и работы Щукина и Морозовых регулярно выезжали за границу.
К. Е.: Но когда они приезжали за границу, не было еще широко известно, чьи это коллекции, или было?
А.-М.: Конечно было известно. В каталогах указано, что были меценаты.
К. Е.: Но широкой публике это не было известно так, как стало после выставки в фонде Louis Vuitton?
А.-М.: Понимаете, одно дело читать, что вот в Париже есть Моне из коллекции Щукина, а другое – видеть все это целиком. Значительное количество картин было в Париже, около 120 штук, а щукинская коллекция – это 258. Были и какие-то не совсем интересные вещи, но они были нужны, чтобы показать идею. Были, конечно, Моне, Гоген, Ван Гог. И когда вы видите это вместе, в одном пространстве, конечно, это все меняет. Тогда щукинская коллекция возникает как коллекция. Коллекция Морозова даже местами, может, интереснее, это более удивительное открытие. Она сложная, разнообразная, в ней больше неизвестных работ. Можно увидеть, как она составлялась, увидеть значительную разницу между коллекциями: например, практически отсутствие Пикассо у Морозова. Все это было важно показать.
«New York Times» назвали мое интервью «7 минут, которые изменили мир искусства»
И вот, кстати, что Пиотровский тогда ответил мне на предложение о выставке: «Андре-Марк, не будем терять время, чтобы меня убедить, приступаем к работе». Вот был его ответ. И я вышел из кабинета, посмотрел на часы, было 19:07, а наша встреча была назначена на 19:00. И когда в 2016 году я давай интервью «New York Times», журналисты написали: «7 минут, которые изменили мир искусства».
Особняк С. И. Щукина в Б. Знаменском переулке, Москва, 1913-1929
К. Е.: Андре-Марк, я хотела еще задать вопрос про Наталью Семенову. Когда была Ваша с ней первая встреча, как началось ваше сотрудничество, дружба, какой вклад она внесла в дальнейшее наследие Щукина, на Ваш взгляд?
А.-М.: Без нее ничего бы не получилось. Нашу последнюю книжку «Сага о Щукиных» мы делали вместе: я делал французскую адаптацию. И естественно, что я отказался подписывать книгу нашими двумя именами. Да, я что-то добавил, но по-русски писала она. Наталия получила премию The Art Newspaper за эту книгу.
Семенова стала великим искусствоведом, исследователем Щукина, сделала альбом полной щукинской коллекции.
Мы встретились очень просто. Я приехал в Россию в 1990-х. У меня был очень близкий друг Анатоль Даман, великий продюсер, очень интересный человек. И ему Дом кино организовал ретроспективу. Он был тогда знаменитый продюсер французского кино авторского, вице-президент Синематеки. И он мне сказал: «Андре-Марк, меня приглашают в Москву на ретроспективу, но я не поеду без Вас». И я поехал как его переводчик. Я представлял на сцене Анатоля, на русском языке, кинотеатр был забит. Это была «Империя чувств», эротический фильм, который советская публика никогда не видела. И я добавил от себя, что мне очень волнительно выступать на этой сцене, потому что я являюсь внуком Сергея Ивановича Щукина. Это было важно для моего эго, что я вот не только переводчик. И я думаю, что среди этой публики там 80% знали, кто такой Щукин, и поэтому это было сенсацией. И ко мне подошла продюсер телевидения и предложила сделать интервью. Через два дня звонит Наташа Семенова, потому что они были вместе тогда с этим продюсером. У нас было свидание a la russe, возле памятника Пушкину, она меня увела в литературный ресторан Союза писателей недалеко от Большого Знаменского переулка. И мы вышли вечером, прошли несколько метров до этого переулка, и я увидел первый раз мой семейный дом. И с тех пор мы дружим. Она, можно сказать, мой переводчик: перевела мой русский язык на русский. Она постоянно была с нами, делала всю работу, исследования. Она стала великим искусствоведом, исследователем Щукина, сделала альбом полной щукинской коллекции. Благодаря этому альбому мы убедили Марину Девовну Лошак, что каталог московской выставки 2019 года будет делать Наталия. Я добавил свой опыт производственной организации в культуре, знание французского общества.
Наталья Семенова
Пиотровский подписал бумагу, что готов предоставить картины. Я начинаю рассылать запросы на проведение выставки, но не получаю откликов. Но получаю звонок от моего друга, предшественника из министерства культуры, с которым я сохранил очень хорошие отношения. И в разговоре он спросил: «Почему ты не звонишь Анне Балдассари? Ее очень неправильно и скандально уволили из Музея Пикассо, но она отличается большим талантом, она уникальный куратор, все это очень хорошо знает».
Она со мной согласилась: «Ваша выставка – это мечта всех музейщиков во Франции, но она невозможна. Нужны огромные средства. Музей Пикассо мог бы стать площадкой для выставки, но будь я еще на должности там. Сейчас нет возможности это организовать». Но есть одна надежда – на компанию LVMH, которой управляет Бернар Арно, самый богатый человек во Франции на тот момент. И они только что выстроили новое здание в Булонском лесу для развития современного искусства и искусства модерн. И для них это, возможно, идеальный шанс поднять знамя фонда с такой коллекцией. Здание очень интересное, оригинальное. И Анна говорит, что я должен встретиться с Жаном Полем Травери – советником по культуре и меценатским мероприятиям фонда LVМН.
И вот через три дня мы в кабинете Жана Поля падаем в объятия друг друга, и он говорит, что это замечательный проект. Он должен передать все президенту компании и нужно будет ждать ответа. И через несколько дней я получаю звонок, что президент Арно в восторге и готов принять нас с Анной у себя завтра. И мы встречаемся. Он очень холодный человек: кажется, что он смотрит как-то сквозь тебя. И он говорит, что совершенно за наш проект, спрашивает, чем может помочь. «Можем дать совершенно новое здание, все финансировать, взять только оборот от кассы», – говорит Арно.
И, конечно, качество коллекции, появление этого нового здания в Булонском лесу – это был такой толчок к новой жизни имени Щукина! Огромные рекламные мощности фонда были привлечены к раскрутке. Это была выставка-сенсация. Несомненно, тогда родилась звезда Сергея Ивановича Щукина. Причем через 100 лет после последних его приобретений.
Выставка "Шедевры нового искусства. Собрание Щукина", Париж, 2017 г.
К. Е.: Андре-Марк, скажите, пожалуйста, вот мы с Вами много вспоминали прошедшие выставки, и Вы приезжали в Москву, мы делали презентацию щукинского каталога, и это было замечательно. Сейчас это кажется чем-то невероятно далеким, и остается только вспоминать и удивляться тому, что это оказалось возможным. Мой вопрос такой. Если мы сейчас представим, что ситуация в мире изменится к лучшему, о чем бы Вы мечтали для коллекции деда: какие-то выставки, проекты?
А.-М.: Да, нас история всегда как-то толкает, Щукиных, еще с купеческих времен.
Я приезжаю в Москву в начале февраля 2022 года. Меня приглашает посол Франции Леви на обед. У меня всегда были хорошие отношения с французскими послами. И я говорю, что у меня разные проекты и я хочу обсудить будущую выставку Щукина в Петербурге, в Эрмитаже. Это было самое начало февраля, было бы идеально пригласить Макрона на открытие выставки: будет как будто культурный саммит. Это должно было быть очень изящное мероприятие, с шедеврами Щукина, которые не могут путешествовать из Петербурга по техническим причинам. Леви сказал, что это отлично: вдруг это благополучно повлияет на отношения между Россией и Францией? На следующий день у меня свидание с Михаилом Швыдким. И я ему говорю: «Мишель, у меня безумная идея, “застегните, пожалуйста, ремни” и слушайте. LVMH только что купил крупную ювелирную сеть Tiffany’s, самый известный ювелирный бренд в Америке. Мы вместе делали выставки, но нужна еще одна – в MOMA в Нью-Йорке, где есть первый эскиз “Танца”, есть “Авиньонские девицы”. Между Россией и США всегда были проблемы в обмене искусством». И Михаил говорит, что это отличная идея: сломать эти культурные барьеры с США, и такая выставка может стать толчком, который все переменит. «Будем делать». И я в хорошем настроении уехал. Это было 10 февраля. История нас заблокировала.
Но я стараюсь выполнять свое дело – развитие коллекции Щукиных. В Москве через несколько месяцев будет оригинальная выставка из щукинской коллекции, Алексей Петухов ею заведует. Я только что был в Москве, была очень приятная встреча с новым директором Пушкинского музея Елизаветой Лихачевой. Я пишу статью для каталога, выставка будет называться «Неизвестный Щукин», оригинальная концепция – Щукин без картин. У него был ряд артефактов, например, коллекция фарфора, различных восточных вещей, в том числе картин. Алексей Петухов много интересного нашел в Академии художеств благодаря помощи Церетели. Нашел мебель, комоды, которые стояли в розовой гостиной Матисса в доме Щукина. Петухов придумал прикольный концепт: захотелось рассказать, кто был Щукин как личность. Я, конечно, буду и на этой выставке и допишу статью.
История нас заблокировала
Пока история обмена картинами сложная, но нужно продолжать. История будет всегда, она всегда была так близко к Щукину. Жизнь и история – это всегда довольно сложный, но интересный телевизионный сериал. И единственное, что мы знаем, это то, что сериалы никогда не заканчиваются, а есть новые эпизоды. Мы готовим к 2026 году очень разные выставки в фонде LV, я стал своего рода тайным советником Жана Поля, и я его убедил сделать выставку одного крупнейшего коллекционера, но, как и Щукин, он известен в тесном круге искусствоведов. Он собрал первую крупную коллекцию современного искусства конца XIX – начала XX века, включая огромное количество Гогенов и Ван Гогов. Щукин сам у него купил несколько вещей. Вообще, в щукинской коллекции есть семь картин, которые бывшие картины Фойе. Наследники Фойе продали его собрание, и мы теперь должны просить эти работы в 60 музеях. (одна в Эрмитаже и шесть в Пушкинском). Я говорил Лизе Лихачевой, что резервирую эти картины на 2026 год. Но, как говорится во Франции, «никогда не ругай будущее».
К. Е.: Cпасибо большое, Андре-Марк! Нам действительно пора заканчивать, хотя хотелось бы о многом еще поговорить. Но время ограничено.
А.-М.: Мы будем в Петербурге с начала июня до сентября и, конечно, будут поездки в Москву. Я думаю, будет возможность встретиться.
К. Е.: Да, увидимся обязательно.
