6 июля исполняется 170 лет со дня рождения московского купца, коллекционера и благотворителя Сергея Ивановича Щукина. По этому поводу руководитель проектов издательства СЛОВО/SLOVO Карина Ерицян поговорила с историком искусства и биографом Сергея Ивановича – Натальей Семеновой.
– Наталия, в своих книгах Вы рассказали не только историю коллекционирования произведений искусства Щукиным, Морозовыми, Рябушинскими, но и историю их судеб так, что Ваши герои «ожили» и интерес к ним стал огромным. Как Вам удается так проникнуться жизнью героев
– Насчет проникновения все очень просто. Я довольно приблизительно знакома с системой Станиславского, но, думаю, интуитивно ей следую. Начинаю копаться в архивах, читаю письма, воспоминания, и мои герои постепенно оживают. Потом становятся родными – не в смысле родственниками, а просто я начинаю их представлять. Что они чувствовали, как действовали. Могли совершить тот или иной поступок. Спорю с мемуаристами, но доверяю письмам. Так постепенно герои обретают плоть и кровь. Сначала пробую объяснить себе, почему, например, Щукин стал покупать Матисса, что его толкнуло на кубистического Пикассо, но иногда не нахожу ответ. По-моему, это был Ян Брук, блистательный ученый, полвека проработавший в Галерее, который сказал мне, когда я пожаловалась, что не понимаю, как Иван Морозов мог купить неоконченный «Голубой пейзаж» Сезанна, – вещь, совершенно не в его вкусе: «Не ищите ответ на все вопросы». И это помогает.
Вообще советы друзей, коллег невозможно переоценить. У меня не получался Щукин. Делала третий вариант, но понимала, что надо как-то иначе. Все поменяла – и не выходит. Пожаловалась Оле Кабановой, мастеру короткой формы (много лет она работает в газете в отделе культуры). «Знаешь, ты, как археолог, слишком глубоко копаешь. Надо снимать только верхний слой». На следующее утро я села – и дело пошло. А в четвертый раз переписывала уже после «вмешательства» внука Щукина, моего названного брата Андре-Марка, который перекомпоновал текст, придумал названия главам (оммаж русской литературе) – и получилось что-то новое. Я боюсь фантазировать, а Андре-Марк, наоборот, большой выдумщик.
– Есть ли среди Ваших героев «любимчики»?
– Любимчиков нет. Любимый — всегда самый последний. Слово «любимый» вообще к моим героям не применимо – они мне интересны. Может, есть какое-то другое определение. Вообще вопрос «Кто ваш любимый художник, писатель и т. д.» ставит меня в тупик. Даже ахматовская анкета «чай – кофе, Мандельштам – Пастернак» мне не по душе. Сегодня мой любимец Булгаков, завтра Гайто Газданов или Ромен Гари, а может, Агата Кристи или Жорж Сименон.
Наталия Семенова, фото Павла Морозова
– Видите ли Вы среди современных коллекционеров кого-то размаха Щукина или со схожим потенциалом?
– Чтобы обладать схожим потенциалом, надо обладать, прежде всего, схожим капиталом. Что касается влюбленности в художников, которых собираешь, то есть коллекционеры, перед которыми я снимаю шляпу. Роман Бабичев, Наталия Опалева, покойный Михаил Абрамов — не только собрать, но просвещать, делать выставки, печатать каталоги, открывать музеи. Что касается художественного богатства собраний, то, безусловно, Петр Авен и Вячеслав Кантор. Не могу не назвать и Александра Добровинского – самого страстного из известных мне коллекционеров, который поражает широтой диапазона и невероятными открытиями. Мне довелось много лет курировать его коллекции, именно коллекции, так как в них есть «Агитлак», «Агиткость» (пишу с заглавной буквы, так как это названия каталогов), плюс архив Григория Александрова и Любови Орловой, вылившийся уже в пять томов. Я плохо знаю современное искусство, поэтому не упомянула никого из этой когорты.
– Скажите, пожалуйста, на Ваш взгляд, какими качествами необходимо обладать человеку, чтобы стать настоящим коллекционером?
– Страстью и способностью видеть и чувствовать прекрасное. Азартом. Бесстрашием. И, несомненно, культурным багажом.
– О чем Вы мечтали, кем хотели стать в детстве или юности – помните?
– Точно не историком искусства. Я даже не знала, что на истфаке МГУ существует искусствоведческое отделение. История мне всегда нравилась, в школе ходила в исторический кружок, но мечтала быть модельером. Потом зашла в Текстильный институт и поняла, что надо хорошо рисовать, а я этим серьезно не занималась. Бабушка, работавшая на Курсах иностранных языков, была одним из лучших в Москве преподавателей русского языка и литературы. И я решила поступать на филологический факультет МГУ, но не на романо-германское, а попроще – на славянское отделение, и за сочинение получила два. Считаю, незаслуженно.
Решила все-таки попробовать пойти на вечернее, и ноги привели во двор старого Университета на Моховой, в приемную истфака. Название «отделение истории искусств» приглянулось, решила подать туда документы, не предполагая, что конкурс там человек 30, если не 40 на место. Дальше просто череда счастливых совпадений начиная с билета по истории, но, главное, с принимавшей экзамен Мюды Наумовны Яблонской. Чем я ее тогда в 1968 году подкупила? Наверное, своей наивностью, когда говорила, что живопись Коровина неестественная, не помню, какими словами пыталась объяснить, что не такая, как у передвижников. Слово «импрессионизм» я тогда даже не знала. Мама мне подарила одну-единственную книгу по искусству – «Пятьдесят кратких биографий художников». Наверное, поэтому я и сочиняю биографии.
– Делает ли Вас счастливым человеком Ваше занятие? И что вообще Вам лично нужно для счастья?
– Копание в архивах и писательство — самое большое удовольствие моей жизни. Не считая детективных сериалов, которыми закачиваю рабочий день, который обычно составляет 8 –10 часов. Было полное наслаждение, когда мы с моей подругой и сами писали детектив – я в Москве, она в Нью-Йорке. И «Слово» издало наших с Таней Чеботаревой «Серых любовников». Мы даже слетали в Мексику, где должны были разворачиваться дальнейшие события, но что-то отвлекло и кураж пропал. Но мы не теряем надежды вернуться к нашим героям.
Для счастья, помимо работы, которая на первом месте, – друзья и путешествия. У меня растет внучка, но я пока в роли бабушки себя не ощущаю. Вот когда она заговорит, тогда посмотрим.
– Над чем Вы сейчас работаете?
– Именно сейчас пришлось оторваться от 21-й главы новой книги. Самой неожиданной и самой интересной. Это очень долгий рассказ, не уверена, что объем интервью позволит поведать, как она родилась, что удалось найти, открыть, вычислить и т. д.
Поскольку вторая часть этой книги – чистый детектив, не хочется открывать все карты. Скажу только, что на этот раз я играю на чужом поле. Пишу и все время вспоминаю сцену из «Берегись автомобиля». «А не замахнуться ли нам на Вильяма… нашего… Шекспира?!» – спрашивает режиссер труппу самодеятельного театра. «И что, и замахнемся!» – кричат из зала. Вот и я замахнулась на… знаменитого француза Амбруаза «нашего» Воллара. Его литературной биографии до сих пор не существует, есть лишь собственная, вышедшая по-русски под названием «Воспоминания торговца картинами». Если дадите мне еще страниц пять, расскажу, как дошла до этого, кто меня подтолкнул и с кем ежедневно советуюсь.
И еще спасибо прогрессу: в 1988 году свою первую книгу я печатала на машинке, и приходилось вручную перенумеровывать сноски, заклеивая их специальной лентой или замазывая карандашами, которые привозили из Италии. И благодаря интернет-переводчикам сегодня спокойно можно работать и с английским, французским, да и вообще с любым языком. При условии, конечно, что кто-то из друзей всегда тебя поправит, если сомневаешься. Я так и не довела ни один из иностранных языков до совершенства, поскольку ежедневно совершенствуюсь во владении русским. А жаль!
Самая полная биография семьи величайшего русского коллекционера XX века Сергея Щукина изложена в бестселлере Натальи Семеновой «Сага о Щукиных. Собиратели шедевров».
