В преддверии очередных сервантесовских юбилеев — 400-летия публикации второй части «Дон Кихота» (в 1615 году) и годовщины смерти его достославного автора — Мигель де Сервантес Сааведра оказался главным героем газетных передовиц в неожиданном для классика амплуа: в роли Тутанхамона. Вся Испания с замиранием сердца следила за развитием исторического триллера в мадридском монастыре Тринитариас-Дескальсас. Отважная троица — историк Фернандо де Прадо, геофизик Луис Авиаль и патологоанатом Франсиско Эчебарриа — решила найти останки главного испанского классика.
Казалось бы, формальности посмертного чествования были соблюдены: на стене монастыря Тринитариас-Дескальсас в середине XIX века установили мемориальную доску с барельефом, которая подтверждает, что «Мигель де Сервантес Сааведра по своей последней воле упокоился в этом монастыре ордена тринитариев…». Автор барельефа — модный скульптор Понсано Понсиано — тогда же изваял композицию на фронтоне нового здания Конгресса депутатов (как раз напротив памятника Сервантесу, копия которого установлена в Москве), где аллегорическая Испания обнимает Конституцию, а вокруг толпятся Могущество, Справедливость, Гармония и другие дамы в античных одеждах. Так что мемориальная доска на месте упокоения классика оказалась в ряду важных государственных заказов. Однако не все так гладко. Упокоиться-то он упокоился, но где именно?
Мемориальная доска с барельефом Сервантеса у входа в мадридский монастырь Тринитариас-Дескальсас. Церковь, где захоронены останки Сервантеса, открыта для посещения только во время служб.
Женский монастырь ордена тринитариев в мадридском квартале Уэртас — Литературном квартале (прозвище давно стало вторым названием района «садов и огородов») — основали в начале XVII века. Трудно поверить, что когда-то здесь была городская окраина, а улица, где обосновался монастырь, идиллически называлась Кантарранас — «Кваколягушачья» (если попытаться сохранить ономатопею в переводе). Антураж понятен, но, прежде чем углубиться в мадридский макабр, прогуляемся по кварталу, где на соседних улицах жили Сервантес, Лопе де Вега, Кеведо и Гонгора, где появились первые мадридские театры и был напечатан «Дон Кихот».
Квартал Уэртас: испанские архетипы
История испанской столицы «прошита» литературными сюжетами, а большинство национальных архетипов сложилось именно в «золотом» XVII веке испанской культуры. Густой замес писательских судеб достался одному мадридскому кварталу: по его лекалам можно многое в Испании понять.
Пусть увертюра заиграет на Пласа-де-ла-Провинсия: хоть она и лежит за границами квартала муз, верный путь начинается здесь. Площадь украшает фонтан со скульптурой Орфея, покровителя поэтов и музыкантов, а всю южную ее сторону занимает дворец Санта-Крус, бывшая тюрьма, куда подопечные Орфея нередко попадали. Сам Лопе де Вега сидел еще в старой придворной тюрьме Санта-Крус за стихотворные оскорбления в адрес семейства изменившей ему возлюбленной: честь поэта требовала отмщения.
Нынешнее здание — в габсбургском стиле, с характерными башенками — построил по указу Филиппа IV Хуан Гомес де Мора, архитектор Пласа-Майор. Оно и кажется продолжением парадной мадридской площади. Иностранные путешественники нахваливали каземат, больше похожий на дворец (внутрь их, естественно, не пускали). Ныне во дворце Санта-Крус разместилось министерство иностранных дел (столь же неприступное). Над портиком парит скульптура ангела, и старожилы еще помнят поговорку, которой стращали непутевых недорослей: «Будешь так себя вести, спать тебе под ангелом». Тюремный эвфемизм полон концептуального изыска, барочная традиция жива в испанском языке, это вам не «гнить на нарах».
Названием своим дворец обязан соседней церкви Санта-Крус — там исповедовали приговоренных к смерти. Старая церковь, где венчался Лопе де Вега, полностью сгорела, и в начале ХХ века архитектор маркиз де Кубас построил новую — в неоготическом стиле с элементами неомудехара. Ее высокая колокольня напоминает одновременно башню замка, фабричную трубу и минарет. Испания не боится эклектики. Здесь через площадь Хасинто Бенавенте проходит граница Уэртас — Литературного квартала.
Площадь Бенавенте, драматурга-нобелиата, украшена памятником дворнику в натуральную величину, что вносит некоторую путаницу. Многим невдомек, что Бенавенте не был дворником (как, например, русский классик Андрей Платонов), а памятник, уже привычный образец городской скульптуры, славит всех городских трудяг. Между собой дворник и писатель никак не связаны, но обманки и двойники подстерегают не только героев пьес плаща и шпаги.
Пятиминутная прогулка отделяет от этой неразберихи узкую уютную Пласа-дель-Анхель с барочной церковью Сан-Себастьян. Церковь нелучшим образом восстановлена после пожара 1936 года (результат франкистской бомбардировки) — даже алтарная скульптура святого Себастьяна, главного красавца католической церкви, какая-то кургузая. В центральном нефе святыня XVII века — «Богоматерь тишины». Дева склонилась над спящим младенцем Иисусом, а отрок Иоанн с приложенным к губам пальчиком призывает к молчанию.
Конгрегация почитателей этого образа, созданная при участии Лопе де Вега, и по сей день помогает неимущим актерам и хоронит их, если больше некому. Милосердие неотделимо от чести. Здесь похоронили самого драматурга, отпевали Сервантеса и Велеса де Гевара, автора плутовского романа «Хромой бес» и множества пьес в стиле Лопе. Здесь же крестили Тирсо де Молина, автора «Севильского озорника» — первого Дон Жуана, а также двух будущих драматургов и нобелевских лауреатов — Хосе Эчегарая и Хасинто Бенавенте (того, чьим именем названа площадь). Можно вспомнить и двух главных романтиков испанской литературы — Мариано Хосе де Ларра и Густаво Адольфо Беккера, оба они венчались в этой же церкви. В отдельной капелле Зодчих сохранились надгробия Хуана де Вильянуэвы (архитектора Музея Прадо) и Вентуры Родригеса (автора фонтана Кибелы). Всего в церковных архивах упомянуто около 2500 знаменитых имен — квартал муз, удивляться нечему.
Место старинного кладбища за апсидой церкви Сан-Себастьян уже больше века занимает цветочный магазин с оранжереей «Ангельский сад». Эта жемчужина Литературного квартала не только уцелела всем кризисам назло, но и уживается со своеобразным «гением» этого места. В конце XVIII века литератор Хосе Кадальсо пытался выкопать из свежей могилы останки невесты — красавицы-актрисы, умершей во время его недолгого отъезда. Был застигнут полицией и не успел довести до конца задуманное: унести тело возлюбленной домой и покончить с собой в ее объятиях, попутно учинив пожар. Все это он живописал в поэме «Зловещие ночи».
Некрофильская легенда, судя по всему, была придумана самим Кадальсо. Ценность эпатажной позы и важность театрализации бытия испанцы осознали задолго до выхода на сцену Сальвадора Дали. Посмертно опубликованные «Зловещие ночи» считаются хрестоматийным предвестием романтизма, ну а сама Испания — кладезем романтического вдохновения и сюжетов.
Любовь и смерть — главные темы корриды, театра Золотого века, квартала Уэртас и площади Санта-Ана. Появилась эта площадь на месте снесенного в 1810 году кармелитского монастыря: страстная любовь к площадям Жозефа Бонапарта, короля Испании наполеоновских времен, обернулась гибелью очередного достойного церковного сооружения. С монастырем по соседству родился мадридский театр: в 1560-х годах простая горожанка Исабель Пачеко устроила во дворе своего дома театральное представление. Зрители располагались на балконах и в самом дворе, актеры выступали на сооруженной в углу сцене. Успех превзошел все ожидания.
Театр «Эспаньоль» — ранее Корраль-дель-Принсипе — старейший из постоянно работающих в Европе. С XVI века его здание дважды горело, но каждый раз его восстанавливали как театр.
Двор (corral) арендовали антрепренеры, и в 1583 году здесь построили первое в Мадриде театральное здание— Корраль-дель-Принсипе. Квартал вошел в моду и начал застраиваться со скоростью смены театральных декораций. Обветшавший Корраль-дель-Принсипе уступил свое имя улице Принсипе, а место — театру «Эспаньоль», старейшему в Европе. Главная городская сцена дважды горела. После пожара 1802 года ее заново отстроил Хуан де Вильянуэва, архитектор Прадо, придав фасадам современный неоклассический вид с парадным выходом на новую площадь: так главный мадридский театр породнился с главным мадридским музеем. После второго пожара и реставрации в конце ХХ века театр был объявлен национальным достоянием (декор обновили, но театр не прекращал работать с момента основания), и перед ним появилась скульптура Федерико Гарсиа Лорки.
На той же улице Принсипе обосновался театр «Де ла Комедиа», в котором в 1933 году произошло событие, приведшее к национальной трагедии. Именно здесь Хосе Антонио Примо де Ривера объявил об основании испанской фаланги, партии фашистского толка. Особо суеверные могут углядеть дурное предзнаменование в названии легендарного кафе «Гато Негро» («Черный кот»), которое тогда располагалось на первом этаже театра. Кафе было местом встречи тертулии драматурга Хасинто Бенавенте (тертулией в Испании называют дружеские собрания интеллектуалов). Там, в «Черном коте», он написал большинство своих пьес, за которые получил в 1922 году Нобелевскую премию. Как видим, влияние примет на политику и литературу разнится.
На площади Санта-Ана, напротив театра «Эспаньоль», театральной декорацией возвышается увенчанная зеркальным глобусом роскошная гостиница ME Madrid Reina Victoria. Это был любимый отель матадоров (а также верхушки армии и правительства для тайных любовных свиданий). Эпоха, когда на площади в дни корриды последних «эпических героев» Испании поджидали толпы поклонников, давно миновала. Только в баре на первом этаже сохранились две бычьи головы — на память.
Перед гостиницей, исподлобья глядя на прохожих, сидит с томиком пьес мраморный Кальдерон. Среди барельефов на пьедестале можно разглядеть и «Пляску смерти» (как мы уже убедились, от макабра в Мадриде никуда не деться), и сцену из пьесы «Жизнь есть сон», где справа от коленопреклоненного короля Басилио сияет доспехами Астольфо, князь Московский. Появление в испанской драматургии столь неожиданного (и, конечно, вымышленного русского персонажа) — отголосок Смутного времени и событий 1612 года.
Фасад соседнего кафе «Вилья-Роса» привлекает путника керамическими панно с видами испанских городов. Здесь в фильме Альмодовара «Высокие каблуки» красавец Мигель Босе в роли Женщины-Смерти пел в алой мини-юбке про утраченную любовь. За углом начинается узкая улочка Альвареса Гато — мало кому известного поэта конца XV века. Но в историю литературы эта улица вошла благодаря другому писателю — дону Рамону Марии дель Валье-Инклану.
В трагифарсе «Светочи богемы» два кривых зеркала с улицы Гато стали для главного героя символом особой, барочной реальности Испании — «гротескной деформации европейской цивилизации». Улица Гато в «Светочах богемы» превращается в Котовий переулок — Callejón del Gato, эта версия названия куда затейливей, тем более что прозвище мадридцев — gatos, коты. Мало кто знает, что зеркала Валье-Инклана не вымысел, и их копии (вогнутое и выпуклое — Дон Кихот и Санчо Панса) висят у входа в таверну «Лас-Бравас». Отреставрированные оригиналы, разбитые толпой футбольных болельщиков, перенесли, от греха подальше, внутрь, пусть радуют посетителей, поедающих традиционные «тапас» и прежде всего картошку с острым соусом «брава».
А копии зеркал висят на старом месте — на стене кафе со стороны улочки Альвареса Гато. Портрет Валье-Инклана с фасада соседнего кафе отражается в зеркалах-копиях.
Переулок кривых зеркал, превращенных пером Валье-Инклана в один из символов испанской культуры, ведет к перекрестку с Калье-де-ла-Крус. Там в глаза бросается эффектная роспись бокового фасада: зеркальное отражение улицы и кабальеро в костюме XVII века с планом театра в руках. Рядом надпись, что именно здесь стоял еще один легендарный театр Мадрида — Корраль-де-ла-Крус, особо любимый Филиппом IV: там играла его пассия Мария Кальдерон (к драматургу-однофамильцу не имевшая никакого отношения).
