Почему бросание трупов на съедение собакам означало нечто хорошее, а желание иметь хороший загородный дом заставляло отказаться от кладбищ? Провожая человека в последний путь, предки творили специальные обряды и общались с высшими силами. Разумеется, всё это не ускользало от внимания русских путешественников — именно поэтому знания о некоторых обычаях сохранились в письменном виде.
Традиция — родное дитя менталитета. Общества, которые сохраняют свою самобытность, способны шокировать «пришельцев» из другой культуры, если представления о мире сталкиваются между собой. Так, мореплаватель Пётр Крашенинников оставил нам поразительное описание похорон у коренных жителей Камчатки. «Погребение умерших, если можно назвать погребением бросать собакам на съедение, от всех тамошних народов отличаются, ибо другие народы или жгут тела умерших, или кладут в землю с нарочитыми обрядами; напротив того, камчадалы трупы мертвых своих, привязав ремень за шею, вытаскивают из юрты и почти на самой юрте бросают их собакам на съедение, объявляя тому две причины: которого съедят собаки, тот на другом свете ездить будет на добрых собаках; а на юрте и близ юрты бросают они покойных своих для того, чтоб враги, которые, по их мнению, людей умерщвляют, видя мертвых, довольствовались их гибелью, а другим бы не вредили». Идея, что человек в загробном мире продолжит свою привычную жизнь, объединяла очень многие народности. Умерший, который будет «ездить на добрых собаках», просто перемещается в другое измерение — в некий аналог скандинавской Вальхаллы, но с другим колоритом.
Языческие традиции Камчатки формировали у местных жителей необычные принципы поведения. Живые не должны касаться вещей, которые носили умершие. Именно поэтому камчадалы, как замечает Крашенинников, выбрасывали обувь и одежду своих почивших родственников: они боялись накликать преждевременную смерть. Любопытно, что желание оставить покойнику одежду (а также другие ценные вещи) было знакомо жителям самых разных уголков мира — например, древним египтянам. Умерший фараон был полностью «укомплектован» всем необходимым имуществом. Исследователь Уссурийского края Владимир Арсеньев в произведении «Сквозь тайгу» тоже вспоминал традицию хоронить человека вместе с нажитым добром и драгоценностями. Он писал о некоем Тимофее из селения Дакты-Боочани, у которого «…было золотых и серебряных монет “великое множество”. Чочо похоронил брата на реке Хади по своему обряду с большим почетом, отправив в загробный мир все любимые вещи покойного, охотничьи и рыболовные принадлежности, а золото и серебро закопал в тайге». В конце концов, человек — это не только бренное тело, но и его душа.
Душа загадочна и неповторима, и неудивительно, что разные нации верили в её сохранение после смерти. Она свободна и не привязана к оболочке. Отсюда представления о реинкарнации, которые завоевали обширные территории — в этом тоже могли убедиться многие русские путешественники. Знаменитый исследователь Средней Азии генерал-майор Михаил Певцов с интересом описывал традиции Монголии и Северного Китая: на этих землях отношение к смерти тоже было особым. «Согласно буддистскому (ламаистскому) учению, душа выдающегося по своей духовной жизни ламы после его смерти переселяется в человека, в то время как греховная душа обычного человека переселяется в животное, птицу или насекомое. По указанию далай-ламы отыскивался тот ребенок, в которого переселилась душа умершего ламы. Этого ребенка, обязательно мальчика, называли хубилганом — перерожденцем. Его забирали в монастырь и почитали полномочным представителем Бога на земле. Некоторые хубилганы после многократных перерождений (каждое перерождение повышает святость) получали звание хутухты». Как тут не вспомнить ироничную песню Высоцкого: «…А после из прораба до министра дорастёшь». Только Высоцкий пел про индусов, а Певцов изучал более северные широты. К слову, не нужно думать, что диковинные обряды и верования исчезли под натиском глобализации: в отдалённых регионах мира любопытного странника по-прежнему ждёт немало тайн.
«Мы сдвинули плиту в сторону и, взявшись за лопаты, начали раскапывать могилу. Но лопаты не уходили в грунт глубже чем на 2–3 пальца, и, выбросив этот верхний слой, пришлось взяться за кайлы и разбивать грунт, очевидно сильно слежавшийся за несколько сот или тысяч лет со дня похорон. Еще на четверть удалось углубиться довольно быстро, но следующая четверть досталась уже с трудом. Грунт, заполнивший могилу, оказался таким же твердым, как и образовавший стену башни», — такими словами описывал монгольские захоронения путешественник и учёный Владимир Обручев. Во время экспедиции он заметил, что вокруг массивных и больших гробниц разбросано множество невысоких холмов (могилы простых людей), и далеко не на всех лежали каменные плиты. Видимо, посмертное бытие закрепляло социальную иерархию — точно так же в долинах Нила рядовой египтянин не мог рассчитывать на упокоение в огромной пирамиде. Если говорить о странах Африки, часто бывало так, что статус покойника подчёркивался некими символами или украшением могилы, пусть даже весьма скромным. «Мертвого хоронят в глубокой могиле, мужчину — направо от входа в дом, а женщину — налево. На тело накладывают сперва хворост, а затем сыпят землю. В восточных областях над могилой накладывают высокую кучу камней, а поверх кладут стебли тростника, зерна кофе, ячмень, машеллу, и по количеству и роду насыпанного можно определить состояние похороненного. В городе Гунжи, например, я видел громадную могилу с насаженным на воткнутую палку графинчиком», — писал Александр Булатович о том, что он увидел в Эфиопии. Булатович, к слову, был первым европейцем, который пересёк Королевство Каффу (одну из эфиопских провинций) из конца в конец. За работы, посвящённые Африке, он получил серебряную медаль Императорского Русского географического общества.
В целом похороны — невероятно интересный культурный феномен. Человек отправляется под землю и в то же время переселяется на небеса: подобная двойственность имеет глубочайший религиозный и философский смысл. В разных странах традиции погребения развивались по-разному, ведь многое зависело не только от веры, но и от климата, и от особенностей ландшафта. В Древнем Риме второго века из-за демографического бума большое значение приобрели катакомбы: пригородных земель не хватало, чтобы расширять кладбища, а там, где земля всё-таки была, элита предпочитала строить большие загородные виллы.
Для других народов принципиально важным было сжигать тела умерших и развеивать прах. На Севере, в районах вечной мерзлоты, не каждого можно было захоронить под землёй (по объективным причинам), поэтому кладбищ в традиционном понимании там не существовало. В славянской культуре раннего Средневековья были распространены домовины — домики, которые играли роль гробов, но не зарывались под землю. Между прочим, именно так в сказках и преданиях появилась знаменитая «избушка на курьих ножках», магический вход в мир мёртвых. Если вспомнить классическое описание бабы-яги, то у неё не просто костяная нога, но и нос «в потолок врос». Что это? Правильно, вполне типичное описание покойника. Если бы дети об этом знали, им, наверное, было бы ещё страшнее. Аналогичные домовины были и у балтийских славян, в немецкой терминологии они стали называться «домами мёртвых» (Totenhäuser).
*Больше фактов о жизни и культуре разных народов —
в 20-томной «Библиотеке русских путешествий» от издательства СЛОВО/SLOVO.
